Сергей Михеенков - Солдатский маршал [Журнальный вариант]
— Кому можно поручить командование этими разгильдяями?
— Есть такой человек. Я считаю, первую эскадрилью можно поручить майору Фёдорову.
— Этому анархисту? Который бросил важный военный завод и дезертировал?
— Он дезертировал на фронт, товарищ Сталин.
— Да, да, знаю. Он храбрый человек. Думаете, справится? Одно дело — личная храбрость, а другое — командовать такими же, как он.
— Справится, товарищ Сталин.
4 августа 1942 года Верховный подписал приказ Ставки ВГК о том, что с сего дня в воздушных армиях вводятся штрафные эскадрильи. Для многих проштрафившихся лётчиков, по разным причинам попавшим под суд военного трибунала, это было спасением. А советские ВВС получили эскадрильи и целые авиаполки, способные выполнять приказы, которые до этого считались невыполнимыми.
Так майор Фёдоров стал командиром первой штрафной эскадрильи 3‑й воздушной армии Калининского фронта. Через некоторое время эскадрилья разрослась в смешанный авиаполк. В него входили бомбардировочные и штурмовые эскадрильи. Но основу составляли всё же истребители. Фёдоров часто вылетал на задание сам. Позывной у него был — «Анархист».
Немцы знали о необычной эскадрилье. Не раз в бою видели их работу. Прозвали их «фалконтирами» — озверевшими соколами. В единоборство с ними вступали только опытные асы.
После войны Иван Евграфович Фёдоров любил рассказывать такую историю, связанную с «крёстным отцом» штрафной эскадрильи генералом Коневым: «Летчиков–штрафников одели как простых красноармейцев и присвоили всем без исключения звание «рядовой». Полномочия мне дали большие: за малейшую попытку неповиновения расстреливать на месте. Я, слава Богу, этим правом не воспользовался ни разу.
Помню, командующий фронтом Иван Степанович Конев поставил перед Громовым задачу прикрыть с воздуха истребителями участок фронта в виде выступа, или «аппендикса», километров 18.
Видимо, немецкое командование решило там создать плацдарм. Приказ Конева был такой: «Если хоть одна немецкая бомба упадет на наших пехотинцев, приеду — отдам под трибунал…»
Составили очередность и стали летать «шестерками», барражируя над этим чертовым «аппендиксом». Была облачность. Летали так: группа прилетает, когда у нее кончается горючее, ее сменяет другая…
Вдруг звонит мне Громов:
— Кто у тебя летал в 9 часов утра?
— Ломейкин, Гришин… (мой друг). Они только что сели.
— Всю «шестерку» Конев приказал расстрелять и в 14.00 доложить об исполнении. Наши войска не были прикрыты с воздуха…
Я так думаю, что, возможно, из–за облачности пехотинцы не увидели наших истребителей. Дело принимало дурной оборот. И я говорю:
— С кем же воевать будем, если своих же под расстрел? Они четыре дня назад сбили одиннадцать самолетов. Я против этого, тем более что летчики не виноваты…
Скоро на аэродром приезжает сам Иван Степанович Конев на трофейном «опель–адмирале». Кроме него, в машине еще какой–то подполковник. Конев злой, настроен на скорую расправу, кричит мне: «Знаешь, кто ты такой?» Отвечаю: «Знаю — сталинский сокол». Конев опять: «Знаешь, кто ты такой?» Приехавший с ним подполковник торопится сорвать с меня ордена. У меня «маузер» с 25 патронами. Думаю: «Кажись, приходит время застрелиться… ”
Между тем Конев приказал выделить взвод автоматчиков («расстрельная команда»). Поодаль уже вырыты могилы, не в длину, а в глубину, чтоб предатель или штрафник лежал в земле, согнувшись в три погибели. Ритуал такой казни был хорошо отработан СМЕРШем.
Несмотря на такую нервную обстановку, я, стараясь быть спокойным, в кратком докладе все же убедил Конева, что тщательная проверка показала, что летчики район прикрывали, прикрывали за облаками и в расчетное время, и что их с земли или блиндажа могли не увидеть… Страха я тогда не испытывал. Конев посверкал глазами, успокоился и сказал: «В первый раз отменяю свое решение».
Мои штрафники за все время боев в воздухе сбили около 400 самолетов, не считая сожженных на земле, но эти победы им не засчитывали. Фотоконтроля тогда не велось… Так и воевали «за общую победу». Сбитые штрафниками самолеты в штабе «раскладывали» по другим полкам, что было в порядке вещей, или вообще не засчитывали. Вот и получалось: «Каков пошел, таков и воротился».
Что было, то было.
В другой раз Конев поинтересовался у Громова, как воюют его «озверевшие соколы».
— Да вот, воюют. Остановить невозможно, — ответил Громов. — Иван «девятку» сколотил. Все — асы. Осмелели. Летают за линию фронта на «свободную охоту».
— Кто им это разрешил?
— Никто. Товарищ Сталин лично дал ему позывной. «Анархист»! Но дерётся мастерски. Благодаря им у нас потери в воздушных боях сократились почти вдвое.
И рассказал Громов командующему вот какую историю.
Разведка в авиаполках была поставлена хорошо, и лётчики прекрасно знали расположение немецких аэродромов. «Девятка» Фёдорова вылетела ближе к вечеру. Аэродром отыскали быстро. С высоты двадцати метров бросили вымпел — банку из–под тушенки с шестерней для веса и куском белой материи. В банке записка по–немецки: «Вызываем на бой по числу прилетевших. Не вздумайте шутить. Если запустите хоть на один двигатель больше — сожжем на земле». Немцы условие приняли. Первый «мессер» взлетел, второй. Иван кричит по рации: «Гришка, твой пошел!» — «Есть мой!» — отвечает Гришка. Немец шасси убрал — наш уже рядом. Набрали высоту, разошлись — и бой начался. Иван первого сбил, бросился помогать товарищам.
Конев выслушал Громова молча. Рассказ ему понравился, но виду он не подал. Спросил:
— И что ты обо всём этом думаешь?
— Что думаю? Хорошо летать «девяткой». Отработали они этот метод ведения боя до совершенства.
Конев покачал головой и сказал:
— Всё же эти полёты, на ту сторону, запрети.
— Уже запретил, — с тоской ответил Громов.
Вскоре на базе штрафной эскадрильи начали формировать полк. Судимость с лётчиков снимали.
Конев вызвал в штаб майора и сказал ему:
— Пиши отчёт. Предлагай, что делать со штрафниками.
— Предлагаю всех немедленно отпустить по родным полкам. Это — первое. Второе: лучших представить к правительственным наградам. Четверых — к званию Героя Советского Союза.
— Вот и пиши представления. — И вдруг спросил: — Слыхал я, что и жена воюет?
— Да. Анна Артемьевна. Летать её учил сам, так что в бой отпускать не боюсь. На её счету три сбитых немца.
— Пиши и на Анну Артемьевну.
Летом началось новое наступление на Ржев и Зубцов. 3‑я воздушная армия успешно действовала перед фронтом 29‑й и 30‑й армий. Задача для лётчиков была непростой: взламывание глубокоэшелонированной обороны противника перед фронтом нашей ударной группировки в полосе прорыва и на флангах на всю глубину. Решение этой задачи возлагалось на штурмовиков и бомбардировщиков. Истребители прикрывали их действия, а также действия наступавших наземных войск, в том числе танковых частей и артиллерии. Удары наносились большими группами, эшелон за эшелоном.
В первый день наступления шестерка ЛаГГ‑3 во главе с гвардии капитаном Лавейкиным, тем самым, которого Конев сгоряча чуть не расстрелял за уклонение от боя, вступила в схватку с восемнадцатью бомбардировщиками. Группу бомбардировщиков прикрывали двенадцать «мессершмиттов». Но они замешкались и не сразу бросились наперехват, оставив бомбардировщики без прикрытия. ЛаГГи воспользовались заминкой, атаковали строй немецких «юнкерсов», сбили несколько машин. Остальные начали беспорядочно сбрасывать бомбы. Когда бомбардировщики повернули назад, завязался бой с истребителями противника. Капитан Лавейкин сбил одного «мессершмитта», другого поджёг молодой лётчик из недавно прибывшего пополнения.
Особые надежды в начавшемся наступлении Конев возлагал на штурмовые эскадрильи самолётов Ил‑2, считая их универсальными и совершенными боевыми машинами для поддержки пехоты. В одном из штурмовых полков командиром звена служил Георгий Береговой, будущий космонавт СССР.
Группа «Илов» сделала несколько удачных заходов, поразила цели и взяла обратный курс. Уже на аэродроме обнаружилось, что среди вернувшихся нет машины лейтенанта Берегового. Где он, что с ним, никто не знал. Прошло трое суток, и Георгий вернулся целым и почти невредимым. Но — не на самолёте, а на грузовике одной из стрелковых дивизий.
А произошло вот что. После последнего бомбометания он израсходовал не весь боезапас. Делать ещё один заход на цель — внизу всё горело — бессмысленно. Отделился от группы, которая уже ложилась на обратный курс. Сделал «горку» и тут заметил эшелон, шедший к фронту из немецкого тыла. Боевой разворот. Пошёл вдоль железной дороги, догнал эшелон. Атаковал. Разворот. Снова атаковал. Отметил прямое попадание серии бомб в паровоз. Паровоз сошёл с рельсов и потащил под откос и состав. Надо было возвращаться. Вывел свой штурмовик в горизонтальный полет, и тут почувствовал тряску. Мотор работал с перебоями. Была пробита система водяного охлаждения. Сразу начало падать давление масла. Мотор в любое мгновение мог заглохнуть, и тогда самолёт «клюнет» вниз. Земля — рядом, высоту набрать не успел. Выход один — садиться. Но внизу территория, занятая противником. Дотянуть хотя бы до нейтральной полосы, там заметят свои…
